В серьёзных книгах по истории французской литературы Дюма-отец упоминается обычно вскользь: учёные, очевидно, не совсем уверены, принадлежит ли этот феномен к области их занятий. «Его обвиняли в том, что он занимателен, плодовит и расточителен, — говорит по этому поводу А. Моруа в книге «Три Дюма». — Неужели для писателя лучше быть скучным, бесплодным и скаредным?»

Впрочем, Дюма можно обвинить не только в этом. Несомненно, что его романы — «массовая» литература, как по достигнутым тиражам, так и по специфическим механизмам воздействия. «Заставляет ли Дюма думать? — Редко. — Мечтать? — Никогда. — Лихорадочно перелистывать страницы? — Всегда», — писали ещё при его жизни. Наряду с историческим романом, относившимся в начале романтической эпохи к «высоким» жанрам (как, например, «Сен-Map» А. де Виньи), в то время расцвёл и «низкий», приключенческий роман, где большую роль играли преступления, всяческие ужасы и элементы фантастического. Такой роман был адресован самой широкой публике.

Александр Дюма.

Дюма удалось создать синтез обоих жанров, сделать историю за-хватывающим приключением, относительно которого нелепо задавать вопрос о морали, и в то же время воплотить в своих книгах истинно народную мораль: добро и зло заранее разведены по разные стороны, и от доброй стороны требуются лишь отчаянная смелость, бесшабашная удаль и богатырское великодушие. «В романе все, включая г-жу Бонасье, предпочитают храбрость добродетели», — заметил о «Трёх мушкетёрах» один из критиков.

Самый же эффектный приём заключается в том, что вымышленные персонажи, люди, не занесённые в анналы истории, не просто действуют на одном фоне с реальными историческими личностями, такими, как королева Анна Австрийская или кардинал Ришелье, но и оказываются главной пружиной истории, известной нам по учебникам. Атос прячется под эшафотом во время казни Карла I, и именно к нему обращено знаменитое «Помните!»; Атос и д'Артаньян вдвоём восстанавливают Карла II на английском троне. «Ах вот оно что!» — невольно восклицает читатель и чувствует себя посвящённым в тайные механизмы исторических судеб. От этого, конечно, у всякого перехватывает дух.

Дюма внёс в свой роман динамичность драмы, с её разбивкой на акты. Ведь очередной части романа-фельетона всегда следовало обрываться «на самом интересном месте», а значит, таких мест в книге должно быть множество. Никаких длиннот, колорит эпохи создаётся несколькими яркими мазками, и действие сразу несётся вперёд в живых и остроумных диалогах. Многими прелестными находками в «Трёх мушкетёрах» мы обязаны их газетному происхождению. Например, Гримо, лакей Атоса, великий молчальник, на все вопросы отвечающий односложно, появился потому, что газеты платили построчно, а каждая реплика диалога писалась с новой строки. На этот замечательный способ придавать изюминку диалогу, а заодно во много раз увеличивать авторский гонорар тут же появилась пародия:

— Вы видели его?
— Кого?
— Дюма.
— Да.
— Какой человек!
— Ешё бы!
— Какой пыл!
— Нет слов!
— А какая плодовитость!
— Чёрт побери.

В тот день, когда в редакции объявили, что платить будут за строчки, которые занимают больше половины колонки, один из знакомых застал Дюма за вымарыванием целых страниц. «Да вот убил его...» — пояснил тот удивлённому посетителю. «Кого?» — «Гримо. Ведь я придумал его только ради коротких строк».