(1842—1898)

Стефан Малларме прожил не богатую событиями жизнь, особенно если сравнивать его с собратьями по перу, известными бурной биографией не менее, чем произведениями. Незаметный преподаватель английского языка в провинциальных лицеях, поэт жил тихо и размеренно, даже когда перебрался в столицу. Завсегдатаи «вторников» Малларме (он их устраивал с середины 80-х гг.), в то время уже мэтра символизма, писали о скромной обстановке этих вечеров, побывать на которых почитали за честь самые именитые литераторы. Жизненный уклад поэта решительно контрастирует с его новаторством в искусстве.

Два периода в творческой биографии Малларме связаны с двумя различными поэтическими течениями: в 60-х гг. он примыкал к парнасцам (группа французских поэтов 60-70-х гг., проповедовавших «чистое искусство»), в 70—90-х гг. встал у истоков символизма. Собрание его стихов было издано лишь посмертно, в 1899г.

В. Ван Гог.
Каменные ступени в больничном саду. 1889г.

Литературная известность пришла к Малларме с первыми публикациями в сборнике «Современный Парнас» (1866 г.). В 60-х гг. он написал большинство самых известных своих сти-хотворений: «Окна», «Цветы», «Звонарь», «Лазурь». Поэтический мир раннего Малларме во многом схож с миром Ш. Бодлера. Малларме видит и остро переживает несовершенство жизни и стремится нарисовать её без прикрас. Он не боится эпатировать публику, например скандальной откровенностью шуточного стихотворения «Обуреваемой страстями негритянке...» или описанием больницы и умирающего в стихотворении «Окна». Больной, уставший от «скорбной больницы и зловонного ладана», тащится к окну, марает его поцелуем и... преображается, оживая в картинах городского заката, которые сливаются с его воспоминаниями:

Он жив! он поглощён не запахом елея,
Не кашлем, — к дьяволу лекарственный настой
И мерный маятник! — там, вдалеке, алея
Над кровью черепиц, в лазури золотой,
Как стая лебедей, но тоньше и безмолвней,
Галеры стройные зарёй озарены,
Плывут, баюкая изломы рыжих молний, —
Воспоминаньями навеянные сны!

(Здесь и далее перевод Р. М. Дубровкина.)

Так и лирический герой, устав от «грубых и бездушных / Калек, что в сытости успели закоснеть», стремится к окнам. Их «золотит чистое утро бесконечности», у них он может преобразиться в иное существо:

Войду я и умру, но ангелом Эдема Воскресну, —
таинством, искусством станешь ты,
Окно! — мечты мои горят, как диадема
На дряхлой синеве бессмертной Красоты!

В стихотворении воплощены извечные представления о преображающей силе искусства, его способности восполнить неполноценность бытия, вернуть мир к исходной гармонии. Бесконечность за стеклом — предел мечтаний и стремлений поэта, как юность и любовь — предел мечтаний больного старика. Но побег и преображение не удаются: на поэта предъявляет свои права «ici-bas» («здесь», «здешние», в переводе Р. М. Дубровкина — «несносный прах»).

Увы, несносный прах, как прежде, мой хозяин:
В прибежище былом нашёл я западню:
Надменной тупости блевотиной измаян.
От светлой вышины лицо я заслоню.

Окно становится символом тонкой, прозрачной, но непреодолимой преграды, разделяющей миры. Окно — единственная возможность увидеть прекрасное, оно манит героев к иной, идеальной реальности, но в нём же таится и трагическое разочарование. Финальный риторический вопрос повисает символом тщетности борьбы: «Есть ли средство мне. познавшему горечь, разбить кристалл, поруганный чудовищем, и бежать, на моих двух беспёрых крыльях, рискуя упасть в вечность?».

Познав поражение, лирический герой вынужден принять своё земное существование. Но бесконечность и красота, что ещё совсем недавно притягивали и манили, теперь смеются над поэтом и напоминают о тщетности усилий его гения. Так, небесная лазурь, к которой поэт стремился в «Окнах», сама преследует его в стихотворении «Лазурь»:

Куда бежать? Мятеж подавлен бесполезный,
Я обречён: Лазурь! Лазурь! Лазурь! Лазурь!