Одна из лучших книг позднего Диккенса — роман «Крошка Доррит». Это история семьи, низвергнутой на дно социальной пропасти, а затем капризами фортуны вознесённой на верхние ступени общественной иерархии. Благотворная перемена, однако, не приносит Дор-ритам счастья, пока они остаются пленниками ложных понятий, согласно которым достоинство человека определяется его положением в обществе. Только их младшая дочь Эми, «самоотверженное маленькое существо... дитя тюрьмы, не знавшее иного дома», несмотря на перемену участи, всё так же чиста душой. По-прежнему совершая свой «яркий подвиг повседневной жизни», подвиг сострадания и самоотверженности, Эми служит для Диккенса образцом добродетели и резко выделяется на фоне «галереи неврастеников».

Дорриты стали жертвой подлога, совершённого миссис Кленнем, хозяйкой торговой фирмы. Это беспощадная фанатичка, чьё рвение подогревается неутолимой ревностью: узнав об измене мужа, она отобрала у соперницы дитя беззаконной любви и воспитала мальчика как собственного сына — «в страхе и трепете, как и надлежит тому, кто всю жизнь должен искупать проклятье греха, тяготевшее над ним ещё до его появления на этот погрязший в пороках свет».

В итоге Артур Кленнем, долгие годы проведший в Китае, где у фирмы был филиал, по возвращении на родину решает выйти из дела, сочтя, что приобретённые нечестным путём деньги для него «будут лишь источником горьких укоров совести». К той, кого называет матерью, оглядываясь на свой «долгий, унылый, пустынный путь», Артур не испытывает ничего, кроме неприязни и страха. Она же, воспринимая себя «орудием Божьей кары», оправдывает свою жестокость велениями высшего долга.

В книгах зрелой поры подобные мотивы — бесчеловечность, фанатизм, духовное и нравственное ослепление — становятся у Диккенса преобладающими. Всё чаше его персонажи — люди одной маниакальной страсти, целиком подчиняющей себе их душевный мир. Психологические нюансы, присущие раннему Диккенсу, уступают место сатирическому гротеску, который преобладает при описании миссис Кленнем или, например, мистера Мердла, приведшего к банкротству её торговое дело. Этот «светоч нового века», банкир и негоциант, пользовался славой «величайшего из людей» и был окружён обожанием, схожим с культом всемогущего божества: «Он ещё только поднимался по лестнице, а люди уже занимали места на нижних ступеньках, чтобы хоть тень упала на них, когда он будет спускаться».

Мистер Мердл, нелюдимый господин с нависшим лбом, появлялся в обществе супруги — обладательницы необозримых размеров бюста, служащего витриной для бриллиантов, — и пасынка, чьи мозги в младенчестве замёрзли «да так с тех пор и не оттаяли». Но для толпы, наслышанной о его «колоссальном капитале» и «обширнейшем поле деятельности», банкир олицетворял «красу и гордость нации», до тех пор пока не выяснилось, что он аферист, пустивший по миру тысячи простаков. Тогда все узнали, что «этот идол слеплен... из самой обыкновенной глины, внутри которой тлеет самый простой фитиль».

Момент крушения ложного кумира, когда за маской или за укоренившейся легендой обнаруживается истинная и крайне неприглядная сущность того или другого из столпов общества, стал центральным в повествовании Диккенса, после того как он непосредственно обратился к изображению социальной реальности викторианской эпохи. Сцены выявления печальной истины удавались писателю намного лучше, чем страницы, на которых описывается моральное перерождение персонажей. Перерождением заканчивается и история миссис Кленнем: она пытается оправдать свои низкие поступки волей Провидения, но всё-таки признаёт вину перед Крошкой Доррит — перед Эми. Эта сентиментальная сиена в художественном отношении заметно проигрывает эпизодам возвращения нежданно разбогатевшего мистера Доррита в высшее общество, которое он стремится поразить нелепой роскошью.

X. К. Браун.
Иллюстрация к роману Ч. Диккенса «Крошка Доррит».