К 30-м гг. европейские романтики уже ясно осознали эту болезнь. Свой автобиографический роман «Исповедь сына века» (1836 г.) француз А. де Мюссе начинает горькими размышлениями о «невыносимой тоске... ужасной безнадёжности», ставшей участью тех, кто властителями мира осуждён на «бездействие, праздность и скуку». Но время этого поколения уже кончается: история романтизма подходит к финалу. Через шесть лет после выхода романа Мюссе его соотечественник О. де Бальзак напишет предисловие к монументальному циклу «Человеческая комедия». И это предисловие окажется манифестом нового направления, художественной верой которого станет реализм.

Подобную перемену задолго до того, как она свершилась, предсказывали наиболее прозорливые наблюдатели духовной и культурной жизни. Русский философ И. В. Киреевский ещё в 1832 г. возвестил, что «время поэзии прошло... и её место заступила жизнь действительная». Реалисты и ставили себе целью постичь законы действительной жизни, воссоздав её во всей полноте и сложности. Чтобы справиться с этой исключительно трудной задачей, нужны были совершенно новые художественные решения, новое понимание человека и его места в истории.

Душа поэта-романтика устремлялась ввысь, она жаждала сохранить хотя бы относительную свободу от бремени существования в пошлом, бесцветном мире. Реалисты открыли источник вдохновения там, где его прежде даже не пробовали искать, — в детальном, аналитическом изображении современной жизни. Они осознавали современность при свете истории: день сегодняшний был результатом долгого и очень разнородного опыта прошлых десятилетий, а от запечатленного мгновения протягивались нити к будущему. Случайность, каприз, вольная игра воображения, которой так дорожили романтики, — всё это теперь уступило место другим устремлениям: попыткам воссоздать цепочку причин и следствий, объясняющих то или иное событие. Реалисты стремились ответить на вопрос, какие социальные факторы, исторические обстоятельства, личные побуждения предопределили ход воссоздаваемого сюжета. И не суть важно, какие чувства — восторг или сожаление — он пробуждает у художника.

Для реалистов человек был интересен и как уникальная личность, и как типичное явление общественной жизни, и как историческое лицо — не в том смысле, что он играл какую-то важную роль в истории, а в том, что он истории принадлежал, может быть сам этого не осознавая. Связи между личностью и окружающей реальностью, человеком и эпохой, в которой ему довелось жить, душевные порывы самой личности в книгах реалистов постигаются по-новому — в чём-то намного глубже, нежели у предшественников, а в чём-то более прямолинейно из-за чрезмерного внимания к социальной обусловленности. Нередко человек начинал восприниматься главным образом как некий тип, представитель определённой среды, выразитель тех или иных исторических тенденций, но не как неповторимый индивидуум.

Оноре де Бальзак. Дагерротип.

Бальзак называл романиста секретарём, который торопится без искажений записать современную историю. Е. А. Баратынский, имея в виду скорее не свои стихотворения, а книги прозаиков, особенно европейских, говорил в 1831 г., что к литературе надо относиться как к «науке, подобной другим наукам», и искать в ней не полёты фантазии, а «истину показаний». Время поэзии ушло не только в переносном смысле, но отчасти и в буквальном, потому что эпоха реализма стала периодом расцвета романа.-социально-психологического, эпического, философского, романа-семей-ной хроники, многопланового исторического повествования. А на исходе столетия произошёл переворот в драматургии и появилась современная пьеса с реалистически вылепленными характерами. Она поднимала острые этические проблемы, и нередко прямо в зрительном зале вспыхивали жаркие дискуссии.

Роман и драма, основанные на злободневном материале, — жанры, с наибольшей достоверностью передавшие процесс, который П. Бицил-ли, замечательный русский критик, чья творческая жизнь прошла в эмиграции, назвал, говоря о XIX в., «усложнением общей жизни». Общая жизнь подчиняла себе — впрямую или исподволь — жизнь частную, но не могла её до конца подавить. И вот это противостояние индивидуального начала типовым закономерностям служило главным, неисчерпаемым сюжетом европейского романа того времени. Роман, писал Бицилли,

«разрастается в историю общества, нации, режима» и одновременно создаёт исключительное «многообразие тонко нюансированных характеров». Поэзия, для которой такие художественные задачи не могут стать органичными в силу самой её природы, утратила роль главенствующей области литературы. Полностью она её так и не вернула, однако в середине столетия во Франции возник символизм — явление, тесно связанное с романтической культурой. И вновь центр интереса переместился из «жизни действительной» в область субъективных видений и переживаний, за коими символисты хотели распознать отблески незримого огня, сияние таинственных миров, смыслы, не переводимые на язык логики. Крупнейшие поэты-символисты, как и выдающиеся романисты — приверженцы принципов реализма, нашли новаторские художественные ходы, которым оказалось суждено большое будущее в литературе.